Мерси, камарад! - Страница 12

Гитлеровские дивизии, расположенные вдоль Атлантического побережья, были укомплектованы процентов на шестьдесят, причем состояли в основном из новобранцев и пожилых солдат. В довершение ко всему с боеприпасами и транспортом дело обстояло плохо. Многие дивизии из-за отсутствия транспорта теряли всякую мобильность.

Несмотря на то что участок обороны полка здесь, на юге Франции, неподалеку от Пиренеев, был великолепным, Мойзеля не покидало беспокойное чувство, которое впервые охватило его еще в июле сорок третьего года под Орлом. Появилось оно тогда вовсе не потому, что он был ранен, а из-за приказа командира артдивизиона, который он должен был передать солдатам своей батареи: «Подготовиться к рукопашной!» Если бы он тогда выполнил распоряжение своего шефа и снял все орудия с переднего ската высотки, ему бы удалось оказать противнику более серьезное сопротивление. А так он бесцельно потерял много солдат. Но не только это было причиной дурного настроения Мойзеля. «Мы удержимся во что бы то ни стало!» — крикнул он тогда в телефонную трубку командиру батареи, а сам вместе со своим штабом, не сделав ни единого выстрела по русским, которые перешли в наступление, побежал в тыл…

— Желаю вам, Грапентин, хорошего отдыха. Видимо, вы навестите кого-нибудь из своих старых друзей. — Голос у Мойзеля был глухой, вымученный: из головы у него никак не выходила старая история, случившаяся с ним под Орлом.

Свежее лицо капитана, выглядевшее так, как будто оно еще не было знакомо с бритвой, залило нежным румянцем.

— Покорнейше благодарю вас, господин подполковник! Навещу, если позволит время. Но думаю, что большинство моих друзей уже уехало на Восточный фронт.

— И не выпускайте из виду Тиля. Знаете, на этих молодых офицеров никогда нельзя… — И Мойзель протянул капитану руку.

— Господин подполковник, вы можете во всем на меня положиться, — сказал Хассо и отвесил подполковнику легкий поклон.

«Мне нужно поскорее выбросить из головы эту орловскую историю, — подумал Мойзель, — иначе с ума сойдешь».

Дизель-поезд бешено мчался на север, позади почти тысяча километров пути. Небо на востоке было окрашено багряным цветом. В купе первого класса стояла духота от табачного дыма. Но ничего — через час должен быть Париж.

Тиль открыл глаза и, моргая, начал постепенно возвращаться к действительности. Скоро Париж, о котором он не смел и мечтать… Подполковник Мойзель старался сделать так, чтобы каждый раз, когда его офицерам предоставлялась возможность поехать в столицу по служебным делам, они пожили бы там дня три, что, как он однажды добродушно заметил, явилось бы своеобразной компенсацией за отпуска, которые теперь отменены. И вот Тиль едет в Париж! И едет не с кем-нибудь, а с Грапентином, с которым, собственно говоря, и знаком-то только официально. В Париже для них даже забронирован помер в отеле, правда, номер бронировался для самого генерала Круземарка, которого в самый последний момент неожиданно переместили на новое место, и он попросил их получить для него на центральном складе полагающееся ему обмундирование.

Лейтенант встал и потянулся. Невольно он посмотрел на спящего капитана, который не только не снял сапог, но даже бесцеремонно положил их на плюшевую обивку дивана. Во время долгого ночного разговора капитан Грапентин разоткровенничался, заявив, что, по его мнению, война эта для них уже проиграна, а все военное руководство, в особенности фюрера, он лично считает не способным привести Германию к победе. Имеется лишь одна-единственная стратегическая уловка — заключить сепаратный мир с западными державами, а потом, собрав все имеющиеся в распоряжении страны силы, обрушиться на большевиков, что само по себе является великой исторической миссией германского рейха, другого пути нет…

Говорил капитан больше загадками и символами, но смысл их был довольно-таки ясен. В конце разговора Грапентин спросил:

— Ну, Тиль, а вы — сторонник борьбы до победного конца? Или вы, руководствуясь здравым смыслом, ориентируетесь на решение ближайших задач?

«Хорошо еще, — успокаивал себя Тиль, — что разговор этот шел с глазу на глаз. Правда, я все равно вел себя сдержанно и осторожно. Но если бы кто-нибудь нас подслушал, мне пришлось бы заплатить головой — хотя бы за то, что я тотчас же не донес на капитана в гестапо. А что, если он меня просто-напросто испытывал? Говорил он вроде бы убежденно, даже страстно, а мне казалось, что он совсем не способен на это. Интересно, для чего он все это мне рассказывал? Из легкомыслия? Неужели он не боится, что я могу рассказать об этом хотя бы своим друзьям? Черт знает что на уме у такого, как он: человека из богатой семьи и к тому же облеченного некоторой властью. У такою плебея, как я, нет ничего общего с ним, кроме серебряных петличек. Кто я такой? Зубрилка, получивший в декабре сорок второго года звание лейтенанта. Если останусь жив и никто меня не слопает, через полтора года стану обер-лейтенантом. При моем происхождении на большее и рассчитывать не приходится».

За окном между тем стало заметно светлее. «Не хватает только эскадрильи русских штурмующих бомбардировщиков — тогда наш поезд уж точно прибыл бы на конечную станцию». В окне уже замелькали пригородные домики.

Лейтенант слегка потряс Грапентина:

— Господин капитан, проснитесь! Подъезжаем!

«Через пять минут я буду в Париже!» Сердце Тиля билось учащенно. Перед поездкой он основательно проштудировал «Путеводитель по Парижу» Грибена. Теперь он собственными глазами увидит стальной шпиль Эйфелевой башни, белый сверкающий собор Сакре-Кёр на Монмартре, будет любоваться массивными башнями Нотр-Дама, которые уже восемь столетий стоят на земле, знаменитым обелиском на площади Согласия, взглянет на могилу Неизвестного солдата, постоит перед Триумфальной аркой, поглазеет на Дом инвалидов, да мало ли еще какие всемирно известные памятники можно увидеть там…