Мысли о Дениз сменились у Баумерта мыслями о Мартине. А вдруг и с ней что-нибудь случилось? И она лежит где-нибудь раненая? Дивизии англичан и американцев успешно продвигаются по долине реки Рона на север. Он слышал, что 19-я немецкая армия частично уже отступает под их напором.
— К слову, я, как и вы, немец, — проговорил Баумерт, обгоняя Тиля шага на два.
В ворота здания, в котором располагался госпиталь, то и дело въезжали машины Красного Креста.
У ворот стояли двое часовых в белых касках, с болтавшимися у пояса огромными «кольтами». Оба американца жевали резинку и посмотрели на трех французов и немца с полным равнодушием. Рядом с часовыми стоял француз с сине-бело-красной повязкой на рукаве и автоматом в руках.
Морис заговорил с французом, а выслушав его, закачал головой.
— Три четверти госпиталя занято ранеными американцами. Французов, можно сказать, разогнали по домам. А ведь у большинства из них никакого дома нет и в помине… — сказал Морис после разговора с часовым.
— Ну и что теперь? — сердито спросил Ледук.
— Помещение, в котором лежит Дениз, к утру освобождают.
Некоторое время шли молча. Поднялись на первый этаж.
Тиль чувствовал, как учащенно бьется сердце. Он весь превратился в ожидание. «Я выбрался из мешка. Я жив, — твердил он про себя. — А здесь Дениз… Не верится, что увижу ее сейчас. Она тяжело ранена… До нее осталось всего несколько метров…»
Из служебного помещения в коридор вышел американский полковник в туго обтянутых брюках и огромных солнцезащитных очках. За ним тянулись офицеры, врачи.
— Что тебе здесь нужно? — спросил полковник, обращаясь к шедшему впереди Морису.
— Мы хотим навестить раненую участницу движения Сопротивления, которая лежит здесь. У нее в двух местах пробита спина.
Полковник по очереди осмотрел остальных и спросил, ткнув пальцем в сторону Тиля:
— Немец?
— Так точно, сэр.
— Из движения Сопротивления?
— Он примкнул к нам после того, как лично застрелил штандартенфюрера войск СС и ранил одного гитлеровского капитана.
— Жаль, у него будут неприятности. — Американец через плечо крикнул: — Часовой!
Часовые с «кольтами» бегом вбежали по лестнице.
— Увести! В лагерь!
Ледук и Сеген подошли к полковнику и почти в один голос сказали:
— Он наш союзник.
— Значит, тоже коммунист.
Полковник пошел дальше, бросив на ходу:
— Если вы пожелаете что-то заявить, обращайтесь к французскому правительству, которое вскоре будет сформировано, я думаю, в Париже, но без коммунистов, разумеется.
— Мы, французы, боролись за свободу, не обращая внимание на различное мировоззрение. И я лично убежден в том, что большинство американских и английских солдат и офицеров сражались против фашизма по убеждению.
Полковник засмеялся, а затем крикнул часовым:
— Займитесь этим немцем!
Часовые тут же схватили Тиля, вывернули ему руки назад и связали. Один из часовых обыскал Хинриха и, найдя пистолет, засунул его себе в карман.
«Всего лишь три метра отделяют меня от палаты, где лежит раненая Дениз. Может быть, радость встречи помогла бы ей поскорее выздороветь», — подумал Тиль.
А часовые уже толкали его к лестнице. Сопровождавшим американского полковника офицерам и врачам явно понравился этот спектакль, и они улыбались.
Сеген зло заговорил, но полковник уже не слушал его.
Спускаясь по лестнице, Тиль оглянулся и крикнул Полю:
— Я теперь знаю, каким путем мне идти. Вы меня научили. В конце этого пути я обрету настоящую свободу… Передайте Дениз привет от меня… И вам, камарад, мерси… За все, за все…
Часовые подталкивали Тиля вниз.
Вот уже несколько часов американские батареи обстреливали населенный пункт Шато д’Обри. Не один флаг Красного Креста был сбит со здания, в котором размещался госпиталь, но и после водружения нового флага обстрел не прекращался. В эфир открытым текстом беспрерывно летели слова: «В Шато размещен госпиталь, в котором находятся раненые. Просим прекратить огонь! Просим…»
Но противник не только не прекращал огня, но даже усилил его. Многие раненые погибли…
Делая огромные прыжки, Генгенбах миновал истерзанный кустарник. Добежав до тяжелой двери, которая вела в башню, остановился, чтобы перевести дыхание. Открыв дверь, с трудом стал протискиваться сквозь толпу недовольно ворчащих солдат и офицеров, которые бросали на него злые взгляды, готовые пойти на все, если кто-нибудь осмелится покушаться на их убежище.
Гранитных ступеней, которые вели в башню, не было видно: так густо облепили их солдаты. Обер-лейтенант оглянулся: он кого-то искал. Взгляд его остановился на Клазене, который сидел на ступеньке, безучастный ко всему. А двумя ступеньками выше сидел вахтмайстер Линдеман, прислонившись к стене. На коленях у него лежала карта, на которую он наносил границы котла. Ефрейтор Мюнхоф спал рядом, на его бледном лице застыло выражение отрешенности. На вид ему можно было дать лет семнадцать. Обер-лейтенант осторожно перешагивал через солдат, боясь наступить на кого-нибудь. «Почему я считаю Мюнхофа хорошим парнем? Не потому ли, что он всегда сначала обдумывал приказ, а потом выполнял его?» — подумал Генгенбах.
Увидев знакомого, Клазен несколько ожил, в глазах его появился блеск. Он пробормотал:
— Я уже думал…
— …что Генгенбах никогда не вернется, что он сбежал, так, да?
— У тебя всегда что-нибудь да случается. А я вот скоро загнусь, — пробормотал Клазен, махнув левой рукой, перевязанной грязной тряпкой, сквозь которую просочилась кровь.