Мерси, камарад! - Страница 33

«Как победоносно он улыбается. Возможно, я все себе не так представляю. Быть может, капитан беспокоится о своей собственной безопасности и не желает поставить в неудобное положение генерала, и только?»

— Решила.

— Я бы сформулировал ваш ответ так: вы даете мне слово, что никогда никому ни словом не обмолвитесь о том, что я предпринял в связи с этим делом.

— Я даю слово. — Стараясь не глядеть капитану в лицо, Мартина закурила.

«А она не такая, как другие, — думал Альтдерфер. — Она не с каждым ляжет в постель. Трудно даже представить, что я лежу с ней на этой вот кровати…» Капитану показалось, что комната вдруг поплыла. Чтобы отделаться от этого ощущения, он уставился на фотографию, висевшую на стене. Наверняка это ее семья. Отец, мать… По-видимому, люди небогатые. А рядом с матерью она, Мартина, в простеньком летнем платьице. Выглядит она сейчас так, как будто до нее вообще никогда не дотрагивался ни один мужчина…

Внезапно перед мысленным взором капитана возникло лицо радиотехника. «Неужели она влюблена в него? А он в нее? Правда, он мне не конкурент. Но тогда почему она с такой нерешительностью дала мне ответ? Не нужно торопиться, спешить. Важно не отпугнуть ее, но дать почувствовать, что речь идет о жизни и смерти ее брата… И все-таки без нажима здесь, наверное, не обойтись».

Без нескольких минут пять Альтдерфер стал прощаться, сказав, что они расстаются ненадолго. Возможно, что даже завтра утром он уже сможет сообщить ей о своем разговоре с генералом. Капитан еще раз попросил не обижаться на него за то, что он снова напоминает о данном слове.

После ухода Альтдерфера Мартина Баумерт несколько минут сидела неподвижно, в глубокой задумчивости. Вдруг помимо своей воли она мысленно увидела руки капитана Альтдерфера, представила себе его пальцы, короткие и толстые, чуть скрюченные. Стоило ей только подумать о том, что эти руки касаются ее, как ее тотчас же замутило.

На пять часов у нее было назначено свидание с Гансом, но она не рискнула пойти на него, боясь нарушить только что данное Альтдерферу слово.

«Вот я и попалась в ловушку», — устало подумала Мартина.

— Я довезу тебя до Нарбонна, а оттуда тебя заберет кто-нибудь из твоих людей. Потом я вернусь обратно и доложу командиру полка, — предложил Тиль Генгенбаху.

Машина ехала быстро, оставляя за собой густой шлейф пыли. На горизонте виднелось море.

— Довольно странный разговор был у нас сегодня с Рейно и этим рыбаком, — начал Генгенбах.

— Ты не считаешь сенсационным то, что нам сообщили оба француза?

— Нет. Однако определенное мнение о нас у них сложилось.

— Например?

— О том, что мы являемся сомнительными представителями Гитлера и великого германского рейха. Они нам довольно открыто высказали свои левые взгляды.

— Однако мы не соглашались ни с одним их утверждением, а наши аргументы…

— Которые их ни в чем не убедили, — прервал друга обер-лейтенант.

— Глупо было бы убеждать их в том, что есть и такие немцы, которые не позволят только в угоду кому-то сделать зло другому.

— Возможно, ты и прав. Но они могут подумать о том, что нашу точку зрения разделяют многие.

— А ты как сам считаешь? — спросил Тиль.

— Трудно сказать. Кто у нас вообще ведет политические разговоры? Обычный цинизм принимать во внимание не будем.

— Наверное, мы тоже относимся к категории обычных циников.

— Ты родом из бедной семьи и воспитан на других понятиях, чем я. У нас, например, в доме считалось, что самое почетное в жизни — это стать крупным чиновником.

— Мне же уже в детстве прививали практичность: если воротник у рубашки протерся, то ее нужно не выбрасывать, а всего лишь перелицевать. Главное же, чтобы галстук не съехал набок. И чтобы внешним видом не походить на пролетария.

Генгенбах рассмеялся:

— А меня лично учили: карабкаясь наверх, никого не пропускай вперед себя.

— Ну вот видишь! Теория твоих родителей подтвердилась. У меня отец был мелкий ремесленник — из меня вышел лейтенант, а ты перерос меня на целое звание…

— Но я дольше тебя служу в армии.

— Я сам удивляюсь, как это меня произвели в офицеры с такой родословной.

— Этому, Хинрих, есть объяснение. Ты был хорошим спортсменом, выступал на международных соревнованиях, принес рейху не одну спортивную победу.

— Да.

— Вот поэтому тебя и допустили в круг избранных, и тебе не пришлось быть ни членом гитлерюгенда, ни состоять в СА, как мне, например. А ты талант.

— Знаешь, Герхард, зря мы все-таки разболтались с французами.

— А что особенного мы сказали? — Генгенбах внимательно посмотрел на своего друга.

— Я думаю, что после пяти лет войны у нас будет время подумать кое о чем. Оказывается, существует антигитлеровская коалиция, а мы впервые сегодня узнали об этом… Вон уже город виден. Жаль, что не удастся продолжить этот разговор.

— В бистро об этом, разумеется, не поговоришь: кто его знает, что это за люди, хотя на первый взгляд безобидные гражданские. У гестапо в тайных агентах недостатка нет.

Тиль молча кивнул.

— Запомни, Хинрих, что я твой друг, — с воодушевлением неожиданно сказал обер-лейтенант. — На меня ты всегда можешь положиться.

У Тиля был такой вид, будто ему что-то попало в глаз. Однако даже порыв откровенности Генгенбаха никак не мог придать ему сил признаться и сказать: «Герхард, настоящая любовь посылается как небесный дар. Дениз ни в чем не виновата перед тобой, я тебя тоже не предавал. Любовь сильнее войны, можешь мне поверить…»