Мерси, камарад! - Страница 42

— Вас после того боя повысили?

— Да.

— Он не пожелал стать изменником, как Хельгерт, — вмешался в разговор Бернрайтер.

— Как вы думаете, почему Хельгерт не захотел воевать дальше? — спросил Генгенбах и весь напрягся, ожидая ответа.

— Объяснить это вовсе нетрудно. На него напал страх, ожесточенные бои надломили его психику, — уверенно, как бы со знанием всех обстоятельств дела произнес Бернрайтер.

— Перейти на сторону русских он решил еще раньше, — перебил его Блетерман. — А чтобы как-то завоевать симпатии красных, он пристрелил одного штурмбанфюрера войск СС. Мы находились от него в нескольких сотнях метров и все хорошо видели. После этого он повел нас в сторону русских позиций. А когда подошли русские танки, он решил, что все мы поднимем вверх руки и сдадимся в плен.

— Но мы решили его провести и не пошли за ним, — добавил Бернрайтер. — Кто-то закричал: «Измена!» И мы бросились бегом в сторону. Нам втроем в ту же ночь удалось выбраться из окружения красных.

— Вы говорите, что Хельгерт застрелил какого-то эсэсовского офицера?

— Да, из автомата.

— Как подчас мы обманываемся в людях… — неопределенно заметил Генгенбах.

Хлопнула входная дверь.

Бернрайтер вскочил с места и воскликнул:

— Баумерт, дружище! Тебя выпустили? Вот это здорово!

«Баумерт? — подумал Генгенбах. — Где-то я уже слышал это имя». Он повернулся к вошедшему.

— Это наш писарь, — представил Блетерман Баумерта. — Он только что вышел из тюрьмы.

Генгенбах протянул капралу руку. Очень высокий бледный человек, светловолосый, с темными глазами…

— Значит, выпустили из тюрьмы? — переспросил Генгенбах.

По лицу Баумерта разлился легкий румянец.

— Просидел несколько дней в военной тюрьме в Кане. В предварительном заключении. Но теперь все выяснилось.

— Поздравляю. («Какое поразительное сходство!») Разрешите задать вам один вопрос?

— Пожалуйста.

— У вас случайно нет родственницы среди телефонисток на юге Франции? Бывают же такие похожие друг на друга люди!

— У меня там сестра служит. — Глаза Баумерта стали чуточку темнее.

Блетерман и Бернрайтер, казалось, заинтересовались таким поворотом разговора.

— Я недавно познакомился с одной телефонисткой. Она была у нас на вечере с подругами. Очень милая девушка.

На лице Баумерта появилось выражение недоверия, удивления и беспомощности.

— Моя сестра служит в Нарбонне, — выдавил он из себя.

Обер-лейтенант рассмеялся:

— Все сходится. Вот это случай!

Баумерт сжал губы. «Мартина развлекается там на вечерах… И ничего не знает о том, что со мной произошло… Почему же она до сих пор не написала мне ни строчки? После освобождения из тюрьмы мне вместе с пистолетом и тесаком вручили и все письма, которые в это время приходили на мое имя. А для танцулек время у нее находится. А может, у нее что-нибудь было с этим офицером?»

Вслух Баумерт произнес:

— Как она там живет?

— Ты слышишь, Баумерт, они там себе на юге развлекаются, пока мы здесь стоим на страже фатерланда. — Блетерман потер руки.

— Мне бы хотелось с вами как-нибудь побеседовать… — И унтер-офицер направился к буфетной стойке.

Генгенбах решил выбрать удобный момент и поговорить с молодым капралом с глазу на глаз. Быть может, ему можно чем-то помочь.

— Меня ждет господин майор, — сказал Генгенбах, посмотрев на часы. — Мы еще увидимся, и не один раз. — И, попрощавшись с обоими артиллеристами, которые когда-то служили у него на батарее, он вышел из казино.

По дороге к майору он думал о только что состоявшемся разговоре. «Интересно, почему унтер-офицер так болезненно реагировал на вопрос о сестре? По словам Тиля, Мартина подруга Рорбека. На вечере она держалась довольно свободно. Рорбек порядочный парень… Кто бы мог подумать, что Фриц Хельгерт расстреляет из автомата штурмбанфюрера СС! Но почему он это сделал? Разумеется, причина совсем не та, о которой говорили на следствии солдаты. Быть может, Хельгерт более умный и дальновидный, чем все они? А как же тогда быть с присягой, которую он принимал, а затем нарушил?» Губы обер-лейтенанта беззвучно повторяли слова присяги: «Перед богом я даю священную клятву беспрекословно повиноваться фюреру германского рейха и народа верховному главнокомандующему Адольфу Гитлеру, клянусь быть смелым, мужественным солдатом, способным в любое время пожертвовать собственной жизнью ради этой присяги…» Как же так — беспрекословное повиновение, а Хельгерт переходит на сторону противника? А может быть, офицер-эсэсовец как раз и пожертвовал своей жизнью ради присяги? И еще одиннадцать человек перешли на сторону русских. А ведь среди них были безукоризненные солдаты, как вахтмайстер Зехтинг, унтер-офицер Гейдеман, Шнеллингер, бывший шофер Круземарка Моммер… И как же теперь их всех называть — предателями, нарушителями дисциплины или трусами? Ведь все они были хорошими солдатами… А присяга остается непоколебимой этической нормой…»

Прежде чем идти к майору Пфайлеру, Генгенбах решил осмотреть портовые сооружения.

Дернберг вытер губы батистовой салфеткой. Пока обер-ефрейтор Новотный бесшумно убирал со стола, а Пфайлер доставал сигары и сигареты, штурмбанфюрер зубочисткой ковырял в зубах. После некоторой паузы он спросил:

— А как вы собираетесь наказать этого дурака?

Майор был давно подготовлен к такому вопросу.

— Посажу его на семь суток под строгий арест. И пусть теперь не надеется ни на какое откомандирование на офицерские курсы.