Мерси, камарад! - Страница 80

7 июня американцы начали действовать, подвозя через Ла-Манш части искусственного порта «Малбери», чтобы смонтировать его у Сен-Лорана, в то время как части волнолома английского порта были подведены к берегу и поставлены на якорь у Арроманша.

На рассвете 19 июня неожиданно разразился сильный шторм. Огромные волны выбрасывали суда на берег. Потери оказались огромными: потоплено триста судов; восемьсот судов, в основном перевозивших танки, были выброшены на берег. Американский искусственный порт оказался полностью разрушенным, английский искусственный порт у Арроманша пострадал значительно меньше, так как его частично защищали скалы Кальвадоса и временные волноломы, созданные из затопленных судов.

За трое суток шторма на море англичане и американцы понесли в обоих искусственных портах и на всем канале такие потери в судах, которые в пять раз превышали потери, понесенные ими в ходе ведения боевых действий.

Выгрузка живой силы и техники была прервана на целую неделю. Запасы боеприпасов упали до критической точки. Англичане и американцы были вынуждены временно прекратить наступательные действия. Над их десантными войсками на захваченных ранее плацдармах нависла серьезная угроза.

Однако гитлеровский генералитет ничего этого не знал, а немецкие солдаты просто получили небольшую передышку.

Между тем погруженная в эшелоны дивизия генерала Круземарка катила по железной дороге через Тулузу и Бордо в направлении города Анже-на-Луаре, до которого еще можно было доехать. Дальше железнодорожное полотно было сильно разрушено.

На крыше каждого вагона или платформы были установлены зенитные пулеметы и пушки, готовые открыть огонь в случае появления самолетов противника. По ночам над эшелонами вспыхивали разноцветные осветительные ракеты, запускаемые неизвестно кем, когда они проезжали по районам, контролируемым французскими патриотами. Других событий не было.

В то время как в Нарбонне происходила погрузка очередного эшелона, в Анже уже разгружались подразделения первого эшелона, которым предстояло пройти форсированным маршем двестипятидесятикилометровый участок пути, отделявший их от передовой. От Анже сильно разрушены были не только железные, но и шоссейные дороги, которые к тому же днем и ночью находились под обстрелом артиллерии противника, так что недостатка в донесениях о потерях не было.

В голове колонны двигался 1-й артиллерийский дивизион капитана Остерхагена. Идти приходилось только ночью, а днем укрываться в тени деревьев и кустарников. Следовавший за первым артдивизионом 2-й дивизион все чаще и чаще наталкивался на разбитые тягачи, воронки от бомб, могилы, на которых встречались знакомые имена. Моросил мелкий дождь. Эйзельт вместе с Рорбеком ехали, оторвавшись далеко от колонны. Машину вел Зеехазе, который, низко склонившись над баранкой, думал о том, что скоро настанет и его час.

— Сегодня по крайней мере самолеты противника оставили нас в покое, — заметил начштаба, посмотрев на затянутое черными тучами небо.

— Пожалуй, — неохотно ответил Рорбек. Он вспоминал Мартину, и его сильно угнетало, что он все дальше и дальше удаляется от нее.

— Двадцать третьего русские предприняли мощное наступление против группы армий «Центр», и притом на широком фронте — километров семьсот.

— Вчера ночью я слышал об этом по радио.

— Витебск, Орша… знакомые нам места. Не хотел бы я очутиться сейчас в тех краях, — сказал обер-лейтенант Эйзельт.

А радиотехник подумал: «Он хоть и тоже офицер, но его нельзя сравнить с Тилем. Тот не побоялся предложить мне перейти с ним на «ты». Той зимой в России. Мы были тогда передовыми артиллерийскими наблюдателями. Однажды в избе мы с ним натолкнулись на раненого русского летчика. Я до сих пор никак не могу забыть испуганных глаз русской крестьянки, хозяйки избы. Тиль кричал мне тогда: «Давай! Давай!» — и тащил меня из избы во двор. Это его «давай» наверняка относилось и к русскому летчику, словно он хотел сказать ему: «Мотай отсюда, прячься! Иван!» Возможно, это было больше, чем пощада, быть может, это была своеобразная демонстрация человеколюбия. Позже мы с ним никогда не говорили об этом случае».

Рорбеку казалось, что он снова видит перед собой растерянный взгляд Тиля, когда тот разыскал его в парке замка Ля Вистул, чтобы с возмущением передать ему о беспочвенных подозрениях по отношению к Мартине.

— Это приведет к потере всей Белоруссии, — сказал Эйзельт, продолжая прерванный разговор, — и к полному разгрому группы армий «Центр».

Рорбек был удивлен такой откровенностью начальника штаба.

— А ведь три года назад мы маршировали на восток, мечтая о захвате Урала.

— Грустно, не так ли, господин обер-лейтенант?

— Безумие. Мечты не имеют ничего общего с реальностью.

Неожиданно ночное небо осветили ракеты. По небу зашарили прожекторы. Машины мгновенно начали рассредоточиваться, съезжая с дороги в поисках какого-нибудь укрытия. Одна из машин попала в окоп и перевернулась. Многие шоферы, остановив свои тягачи, выскочили из машин и бросились в темноту. Гул самолетов становился угрожающим. С воем упали первые бомбы, разорвавшись недалеко от шоссе.

Эйзельт упал в окопчик. Ему было явно не по себе. Рядом с ним оказался Рорбек.

— Нам еще повезло, — проговорил лежавший позади них Зеехазе. — Бомбы рвутся впереди.

В этот момент южнее раздался сильный взрыв.

— Боеприпасы рвутся, — прокомментировал Зеехазе.

Рорбек и Эйзельт молчали.